 |
Эта статья или раздел не является курсом обучения или исследованием. Мы не копируем информацию из Википедии и других источников, даем вместо этого ссылки на термины в виде w:Земля, и копируем иногда только краткие формулировки. И на основании этого организовываем интерактивное обучение или организуем исследования.
Пожалуйста, улучшите статью в соответствии с правилами написания статей. |
Пьеса «Смерть Тарелкина» - заключительная часть трилогии А.В. Сухово-Кобылина «Картины прошедшего» - считается блестящим образцом русского драматургического гротеска. Являясь неотъемлемой частью сложного художественного целого, она вместе с тем кардинально отличается от двух других пьес триптиха – комедии «Свадьба Кречинского» и драмы «Дело». Художественный мир пьесы «Смерть Тарелкина» представляет собой особую, переформированную реальность, функционирующую по своим законам. В пространстве пьесы соединяются, казалось бы, несовместимые вещи: реальность и фантастика, смех и ужас. Гротескные ситуации и образы создаются с помощью приема гиперболизации - заострения свойств изображаемого предмета или персонажа до логического предела, «до нарушения привычных связей, иначе говоря, до создания своего, особого гротескного микромира» [Манн 1966: 56].
Гротескный мир – это мир пародийный, в нем все привычные характеры и ситуации словно вывернуты наизнанку, но вместе с тем дают точную характеристику действительности. В третьем явлении первого действия Кандид Тарелкин инсценирует собственную смерть, подкладывая в гроб куклу и раскладывая вокруг нее тухлую рыбу: «чтобы как поленом по лбу!» [174]. Кажется невероятным и даже фантастическим, что чиновники, пришедшие попрощаться с коллегой, верят, что Тарелкин действительно умер и не узнают его под маской Силы Силыча Копылова. Но в следующей сцене ситуация оказывается очень реалистичной – те же чиновники не хотят давать деньги на похороны, они стараются как можно быстрее сбежать из квартиры Тарелкина, всячески оправдывая себя. Здесь начинается формирование гротескного мира пьесы – в реальность вторгаются черты балагана, фарса, которые переформировывают ее так, что теряется ощущение неправдоподобия, вымысел и фантастика начинают осознаваться как совершенно обыденные вещи. Инсценирование Тарелкиным своей смерти комично, но то, что эта инсценировка легко становится реальностью, в которую верят, по крайней мере в первом действии пьесы, все персонажи заставляет зрителя ужаснуться. Формируется особый тип образности – гротескный, для которого характерными чертами являются «структурное соединение воедино предметов, признаков, частей, принадлежащих разным жизненным рядам, сочетание несочетаемого, совмещение несовместимого» [Николаев 1977: 9].
Гротескные ситуации и образы в пьесе Сухово-Кобылина создаются с помощью различных приемов, среди которых важную роль играют лексические средства. Более того, в некоторых сценах гротескная ситуация возникает в первую очередь благодаря использованию автором ресурсов языка. Поэтому нашей задачей стало изучение именно лексических средств, участвующих в формировании гротескной реальности. Большинство исследователей (В.В. Виноградов, А.И. Ефимов, Ю.Б. Борев) к лексическим приемам, с помощью которых может быть создан гротескный образ, относят синонимию, многозначность (своеобразную авторскую), смешение значений полисемичных слов, созданию необходимой для гротеска пародийности способствует включение в текст произведения просторечий, жаргонных, диалектных слов, профессионализмов, «говорящих» имен собственных, смешение лексики разных стилей и др. Среди всех лексических средств создания гротескных ситуаций в пьесе «Смерть Тарелкина» доминирует придание автором новых значений общеизвестным словам. Так, главный персонаж комедии Кандид Касторович Тарелкин трактует смерть следующим образом: «Что такое смерть? Конец страданиям; ну и моим страданиям конец!.. Что такое смерть? Конец всех счетов! И я кончил свои счета, сольдировал долги, квит с покровителями, свободен от друзей!» [172]. Драматург прибавляет к значениям этого слова, зафиксированным в словаре новые оттенки значения. Смерть здесь – это еще и легкий способ отделаться от кредиторов, разом решить все проблемы и избавиться от всех забот, что стало смыслом жизни Тарелкина. Таким образом, смерть в своем новом значении становится желанной и долгожданной: «Умру себе всласть и в удовольствие!» [172].
Иное значение приобретает в тексте пьесы лексема «община». В отличие от традиционной толкования: «община – это форма организации общества; самоуправляющаяся организация жителей какой-либо территориальной единицы; общество, организация» [Ожегов, Шведова 1996: 432], чиновник Варравин понимает под этим следующее: «с философской точки, что же такое община, как не складчина? община есть складчина, а складчина есть община, итак, складчина!» [191]. Община в русской традиции также означает некое духовное единение, взаимовыручку и взаимопонимание, но для чиновников, не имеющих никаких моральных устоев, община может решить только денежные вопросы и вся взаимопомощь заключается в одолжении определенной суммы. Гротескная ситуация, создаваемая с помощью лексических средств, усугубляется тем, что эти рассуждения сопровождают сцену «складчины» чиновников средств на похороны Тарелкина: никто из товарищей «покойного» не хочет добровольно отдавать свои деньги, поэтому Варравин заставляет каждого из них взять кошелек другого и достать оттуда не более трех рублей, что все и делают с нескрываемым удовлетворением. Слову «генерал» своеобразное, чиновничье определение также звучит из уст «предводителя» бюрократов Варравина: «Знаешь ли, что такое генерал? Мавруша. Не знаю, батюшка, ваша милость. Варравин. Генерал - значит, что я могу тебя взять и в ступе истолочь» [192]. Резко контрастирует данное определение с трактовкой этой же лексемы в словаре: «генерал – звание или чин высшего командного состава армии, а также лицо, носящее это звание или имеющее соответствующий чин» [Ожегов, Шведова 1996: 124]. Издевательское толкование зарвавшегося чиновника в значительно большей степени отвечает жизненным реалиям, чем то значение, которое было присуще слову изначально – это своеобразный «перевёртыш» действительности, составляющий важный компонент гротеска. К этому примеру примыкает следующий: «Тарелкин. Вы, наконец, мое нравственное чувство оскорбляете. Варравин. …Нравственное чувство. Нет - вот он ракалия - так все чувства оскорблял.
Тарелкин. Какие же чувства оскорблял покойник? Варравин. Все, говорю вам, все! Зрение, ибо рожа его была отвратительна. Слух, ибо голос его дребезжал, как худая балалайка. Осязание, ибо кожу его по самые оконечности рук покрывал ослизлый и злокачественный пот! Обоняние, ибо от него воняло дохлым мясом» [203]. В приведенном диалоге происходит перемена значения словосочетания «нравственное чувство» с традиционного (чувство, характеризующее духовную сторону человека) на видоизмененное - нравственное чувство – это некая родовая характеристика основных физических чувств человека (зрения, слуха, осязания и обоняния). В этом случае гротескному осмеянию подвергается другая сторона чиновнического произвола – полное отсутствие морали и нравственности, что приводит к сведению смысла жизни к удовлетворению физических потребностей.
К наиболее ярким гротескным сценам исследователи пьесы «Смерть Тарелкина» традиционно относят допрос подозреваемых по делу «оборотничества» Тарелкина следователями Расплюевым и Охом. Основным средством создания гротеска здесь выступает своеобразное смешение значений полисемичных слов. Например, в диалоге Расплюева и прачки Людмилы Брындахлыстовой происходит смешение разных значений глагола «обернуться»: «Расплюев. Ну что, он оборачивался? Людмила.Завсегда.Расплюев. Во что же он оборачивался? Людмила. В стену. Расплюев. Как же он в стену оборачивался? Людмила. А как я на постель полезу, так он, мошенник, рылом-то в стену и обернется» [225]. В данном случае смешиваются второе значение глагола «обернуться»: «повернуться в какую-нибудь сторону» и седьмое: «в сказках: превратиться в кого-что-нибудь при помощи волшебства», что приводит к «смещению планов действительности», которое, как было отмечено выше, является характерным свойством гротеска. По этому же принципу построен и диалог следователей с дворником Пахомовым: «Пахомов (с убедительностью). Ей-богу, не оборачивался; что хотите делайте, не оборачивался; вот в стену - в стену точно что оборачивался. Ох. Каким образом? Пахомов. А вот сойдет с лестницы - ну - иное дело - случится - в стену и обернется!» [226]. Свидетели вкладывают в это слово свой смысл, следователи – другой, но правда оказывается на стороне первых, так как они говорят о реальных событиях, которые чиновники переворачивают согласно своим представлениям. Таким образом, получается картина, которая, с одной стороны, вполне соответствует реальности, с другой – идеально подходит для перевернутого мира бюрократии.
Невежественность, закоснелость чиновничества, ставшая главным предметом гротескного изображения всей трилогии, создается также при помощи включения в текст пьесы просторечных слов и выражений. Мушкатер Качала – «блюститель общественного порядка», слуга закона произносит такие реплики: «Ваше бродие, из части бумага <…> Ён, ваше бродие,помер <…>У Шлиссельбурхе помер <…> Как жил, так и помер <…> Не могим знать, ваше бродие» [195]. Просторечия допускаются в речи не только полуграмотного мушкатера, но и чиновника рангом выше – следователя Расплюева: «Саркань ты мне этого зверя - саркань!! Я ему первый допрос при вас вкачу» [219].
С подобным приемом создания гротескной характеристики граничит другой – смешение лексики разных стилей. Эта особенно ярко проявляется в тех сценах, где служители закона общаются с простыми людьми: из-за административных формул, произносимых «значительными лицами» прорывается «свиное рыло» злобного невежды, плута и лицемера: «Варравин. Смотрите - это на вашей ответственности. Расплюев. Строжайшие меры приняты! Изволите видеть - вон там (указывает на дверь) один добросовестный к имуществу покойного только руку протянул - так я его так-то по ней цапнул, что он и по сей час поднявши лапку ходит. Изволите посмотреть. (Указывает на дверь.)» [193]. Другой пример: «Варравин. А служанка жалуется, что расхитили имущество, - пропали, говорит, бумаги покойного. Расплюев (Мавруше). Поди сюда! (Отводит Маврушу в противную сторону сцены и подставляет ей кулак под самый нос.) У тебя сколько зубов осталось - говори сколько, старая хрычовка, - я все решу» [193].
Таким образом, для создания гротескных образов в комедии-шутке «Смерть Тарелкина» драматург использует среди прочих следующие лексические средства: придание автором нового значения многозначному слову, смешение значений полисемичных слов и сочетание разных стилей языка. Лексические средства не только позволяют сделать гротескный образ ярче и выразительнее, но и часто становятся основанием для его создания.
Литература[]
1. Сухово-Кобылин А.В. Картины прошедшего - М.: Наука, 1988. - 358 с. Цит. по данному изданию с указанием страниц в скобках.
2. Манн Ю.В. О гротеске в литературе. - М.: «Советский писатель», 1966. – 183 с.
3. Николаев Д.П. Сатира Щедрина и реалистический гротеск. – М.: «Худ. лит-ра», 1977. – 358 с.
4. Ожегов С.И., Шведова Н.Ю.. Толковый словарь русского языка. – М.: «АЗЪ», 1996. – 928 с.
Материалы опубликованы в сборнике "Знаменские чтения: Филология в пространстве культуры", Тобольск, 2009 г.